Страница 5.

Но, повторяю, не материальные ограничения оставили по себе самую горькую память тех лет, тем более, что с каждым годом обстановка постепенно улучшалась. Наиболее тягостные воспоминания оставила та удушливая атмосфера всеобщего недоверия и подозрительности к людям, которая насаждалась сверху, культивировалась партийным руководством под девизом политической бдительности и усугублялась всеохватывающим надзором со стороны разветвлённой сети органов государственной безопасности. С позиции официальных государственных установок существовала масса компрометирующих признаков, по которым ставились под сомнение благонадёжность и лойяльность граждан. Эти признаки были сформулированы в бесчисленных анкетах, напоминавших протоколы
допроса преступников и подлежавших обязательному заполнению во всех случаях приёма на работу, назначения на новую должность, присвоения каких либо званий, степеней, и, особенно, при оформлении допусков к секретному делопроизводству и документов для служебных выездов за границу. К числу таких признаков относились не только сведения о судимости и пребывании в местах заключения, но также и о пребывании за границей, в плену или на оккупированной территории, членстве в каких либо партиях, кроме КПСС, наличии партийных взысканий, даже
принадлежности к некоторым национальностям, считавшимся неблагонадёжными, и куча других, а также аналогичные сведения обо всех родственниках. И, хотя с точки зрения этих критериев моя анкета, до поры до времени, была безупречной, я, как и другие, вечно ощущал себя под колпаком. Когда же у меня появились некие
порочащие меня признаки, это не замедлило сказаться на моей судьбе. Речь идет о моей женитьбе на дочери репрессированных родителей, арестованных в годы ежовщины. И, несмотря на то, что моей будущей жене во время ареста родителей было всего 15 лет, она попала в опальную категорию так называемых ЧСВН (члены семьи врагов народа). Согласно установленному порядку, для внесения в мое личное дело данных об изменении моего семейного положения я официально доложил рапортом командованию о моем вступлении в брак. Сведения о родителях моей жены привели в шоковое состояние моих академических начальников и партийное руководство, а простоватый начальник курса, даже, не удержался от недоуменной реплики: - Зачем ты берешь это на себя?. И уже вскоре, при распределении выпускников академии, я почувствовал себя неким парией. Несмотря на то, что я окончил академию с золотой медалью и, следовательно, по существующему положению имел право на выбор должности в пределах предлагаемых вакансий, мне в этом праве было отказано и, вместо удовлетворения
моей просьбы о зачислении в адъюнктуру при академии, меня в приказном по­рядке направили на низовую должность в танкоремонтную базу Ленинградского военного округа. И, лишь спустя пять лет в годы хрущёвской оттепели, когда родители жены были реабилитированы ( в том числе расстрелянный отец жены – посмертно), моё положение несколько улучшилось, хотя сохранившаяся в моем личном деле запись о родителях жены, подчёркнутая кем-то красными чернилами, еще долго продолжала раздражать органы госбезопасности.

Страница 5.